Русские пришли Андрей Молодых.
Голос крови становится главным фактором политической жизни
Митингующие нового типа — люди без лица, но с кулаками. И главное — их слишком много, чтобы не замечать
У церкви Андрея Первозванного стоят около ста молодых парней. Внутри не хватает места, храм забит народом. На улице идет снег. По мужским лицам текут слезы. Это не тающие снежинки: в храме отпевают Егора Свиридова, болельщика «Спартака», убитого в драке с кавказцами.
В церкви к гробу тянется очередь. Прощаются, кто как умеет. Рядом стоят жена и мать. Батюшка пытается примирить собравшихся со смертью Егора:
— Бренная жизнь — это всего лишь миг. Перед жизнью вечной нет большой разницы, умер человек в восемьдесят лет или в двадцать восемь.
Для мамы Егора разница есть.
— Надеюсь, ни одна из ваших матерей не увидит похорон своего сына, — обращается она к ребятам, собравшимся на кладбище. — Прошу не делать из смерти Егора националистического конфликта. Он не был ни фашистом, ни националистом. Просто болел за футбол. Он был отличный и добрый. Любил жену Яну, ухаживал за больной бабушкой. Не трус, и за дело мог дать в морду. Он — настоящий мужчина. Я горжусь своим сыном.
Вечером в фанатском кафе «Хардкор» нет ни спортивных трансляций, ни криков болельщиков. Друзья поминают Егора.
— Один убит, у другого шесть огнестрельных ранений, у третьего — два, и оба в живот. У остальных сотрясения, ссадины, гематомы. Сейчас их лица просто неузнаваемы, — подводит итог Алексей, представитель движения болельщиков «Фратрия».
— Из-за чего завязалась ссора?
Пришедшие на акцию выразили тайную мысль многих людей. Грубая и больная, но настоящая реакция: надоел Кавказ, надоели законники, которые не соблюдают закон, надоела лезгинка на Манежной площади
— Ссоры не было. Они сразу начали избивать одного из ребят. К нему подошли, грубо спросили, все ли в порядке, он ответил, что в порядке. Его потянули в толпу и начали избивать. После уже переключились на других. Все произошло очень быстро. Пара минут.
— Фанаты сами по себе ребята агрессивные, разве нет?
— Есть и такие.
— А они не могли спровоцировать драку?
— Во-первых, болельщиками были только двое: Сергей Гаспарян и Егор Свиридов. Остальные два парня и девушка — просто друзья, они вообще никак не причастны к футбольному фанатизму. Во-вторых, сами ребята первыми никогда не начнут. Они постоять за себя могут, но первыми — нет. Егор пострадал из-за того, что защитил друга.
Нападавших было восемь или десять человек. Все с Кавказа. Часть из них после убийства разбежались в разные стороны. Милиционеры поймали лишь шестерых. Алексей говорит, что было только опознание убийцы, остальных просто отпустили. «Почему отпустили?» — это главный вопрос всей страны на прошлой неделе. Толпа болельщиков, собравшаяся возле Головинской межрайонной прокуратуры восьмого декабря, пришла за ответом — и не получила его. В итоге молодые парни перекрыли Ленинградское шоссе, здесь и прозвучали первые националистические лозунги.
Фанатам удалось сделать одно очень важное дело: они подняли шум вокруг убийства Егора. В противном случае остальные нападавшие просто ушли бы от ответственности. При этом они вскрыли целый пласт народного подсознания — национализм. Мы все в той или иной степени прячем это в себе, но страх перед чужаком с каждым новым убийством растет. Вместе с ним растет и агрессия.
— Необходима национальная политика. — Алексей рассказывает, что нужно, чтобы такие случаи не повторялись. — Чтобы преступный элемент не тянулся в Москву. Чтобы с ними велась работа на местах, в том же Дагестане. Это огромнейшая проблема, на которую государство просто закрывает глаза по непонятным причинам. В Москве сейчас разгуливают толпами представители различных этнических группировок, которые промышляют грабежом и разбоем. Москва — сладкий кусок. На нее можно совершить набег, а потом уехать обратно и залечь на дно: их там просто никто не ищет. Нужен жесткий государственный контроль в отношении таких людей. Если государство не может это обеспечить, народ долго ждать не будет.
— Среди фанатов «Спартака» много нерусских?
— Конечно. Тот же Гаспарян, которого они чуть не убили, — он армянин.
— Они не боятся, что их первыми и начнут бить?
— Нет. Все же цивилизованные люди. Понимают прекрасно, кто преступник, а кто нет. Никто вообще никого не собирается бить за то, что он — «черный». Негодование растет лишь по поводу того, что преступники разгуливают на свободе.
11 декабря. Стадион «Динамо»
В 9.30 утра здесь собрались около тысячи фанатов различных клубов. Лица совсем не те, что были на похоронах. Вместо слез — маски.
— Зачем вам скрывать лица?
— Не хотим, чтобы нас потом узнавали бандиты и милиция.
Такая предусмотрительность кажется чрезмерной. Фанаты собираются отправиться на станцию «Водный стадион», к дому 37 на Кронштадтском бульваре, — к месту, где был убит Егор Свиридов. Это акция памяти, а не казнь. Чего здесь бояться или стыдиться?
На проспекте фанаты выстраиваются в колонну. Во главе стоит батюшка. Колонна медленно движется по проезжей части вдоль длинного забора с надписью «Страшно быть русским». Шест вие напоминает крестный ход, только вместо иконы портрет Егора.
Болельщики замирают у остановки. Здесь его и убили. За остановкой «Пивная точка». Рядом продуктовый магазинчик. Все так обычно, что даже не верится, что здесь произошло событие, получившее такой мощный резонанс.
После поминальной речи портрет устанавливают на лавочку внутри остановки. Через полчаса стеклянный короб превращается в часовню из цветов. Никто не проявляет агрессии, все разговаривают вполголоса, милиция ведет себя очень корректно.
Разговариваем с другом Егора — Андреем. Он стоял на этой остановке в два часа ночи рядом с телом мертвого друга.
— Я лично видел через решетку ребят, которых задержали. У них обувь и одежда были в крови, а на самих ни царапины, — рассказывает Андрей. — Нет никаких сомнений в том, что они нападали.
— Среди фанатов есть настроения отомстить?
— Хочется справедливости. Чтобы действовал закон. А еще знаешь что мне не нравится? — Андрей кивает в сторону мужичка с табличкой про Россию без «черных». — Обидно, что эту ситуацию в своих интересах исполь зуют националисты. На смерти Егора они пытаются привлечь к себе внимание.
11 декабря. Манежная площадь
Идет акция памяти. По Моховой еще двигаются машины. Но молодых ребят-кавказцев на другой стороне площади националисты уже избили. У Манежа огромная толпа народа, все стоят вокруг наряженной елки. По периметру площади кордон ОМОНа. Издали их каски кажутся новогодними шарами.
Раздается взрыв шумовой гранаты, зажигаются файеры, летят петарды и дымовые шашки.
— Началось! — раздается за спиной.
За мной бежит группа молодых парней в масках. Они пытаются запустить петарды в спины омоновцев у елки. Там уже идет бой. Нам навстречу летят куски льда, пиротехника, бутылки и елочные игрушки — все, что не попало в милицию.
Вокруг бегают сплошные анонимы в черных масках и матерят милиционеров. Голос из мегафона настойчиво просит не поддаваться на провокации.
— В противном случае будет применена физическая сила! Зачинщики беспорядков будут привлечены к уголовной ответственности! — продолжает гундеть громкоговоритель.
— Что же вы «черных» выпускаете и не привлекаете?! — орут на громкоговоритель из народа.
В это время начинается загрузка «активных участников акции» в машины. Мы стоим за спи нами милиционеров и видим, как людей вытаскивают откуда-то из кучи омоновцев. Кое-кому из задержанных повезло меньше остальных, их тащат задом наперед.
— Убийцы, блин! — парень, которого еще не схватили, пытается докричаться до бойцов на площади.
— Уважаемый, уйдите, пожалуйста, с проезжей части, — вежливо просит омоновец, стоящий перед ним.
Какая-то бабуля интересуется, что происходит. На нее никто не обращает внимания. Решив, что ее просто не слышат, она все переспрашивает и переспрашивает.
А происходит простая вещь: пришедшие на акцию выразили словом и действием тайную мысль многих людей. Грубая и больная, но настоящая реакция: надоел Кавказ, надоели законники, которые не соблюдают закон. В конце концов, надоела лезгинка на Манежной площади.
Милиция оттесняет участников акции. Идет активная загрузка задержанных.
— Извините, а Манеж работает? — спрашивает семейная пара милиционера в оцеплении.
Взрывается шумовая граната.
— Сейчас, наверное, нет, — отвечает страж.
Людей с обычными, мирными вопросами на удивление много.
— Подскажите, я до Охотного Ряда дойду или нет? — просит пожилая женщина.
— Вы разве не видите? — огрызается милиционер.
— Да вот я смотрю, может, проскочу. — Она на полном серьезе измеряет глазами прореху между дракой и проходом.
Через пятнадцать минут наступает перемирие. На переговоры с народом приезжает глава ГУВД Москвы Владимир Колокольцев. Его машина — единственная, которой разрешили проехать по Моховой. Он с небольшой свитой обходит архитектурные сооружения на площади, идет в народ.
Ему навстречу из толпы выходит человек в черной маске. Просьбу Колокольцева снять маску он игнорирует, и на этот раз его мотивы скрывать лицо мне понятны. Но от этого его образ не становится менее абсурдным: безликий представитель, с которым хочешь не хочешь приходится вступать в разговор генералу. Начинаются переговоры. Колокольцев обращается к человеку в маске, но в какой-то момент ему отвечает толпа: «П…бол! П…бол!»
Потом еще будет сеанс общения генерала с народом напрямую. Ничего нового не сказано. Участники акции знали, что глава московской милиции пообещает восстановить справедливость. Колокольцев знал, что ему в грубой форме будут предъявлять претензии по поводу отпущенных преступников. И тем не менее эффект от разговора получился гораздо сильнее, чем от омоновских дубинок. После пере говоров акция памяти Егора Свиридова закончилась, народ потек в метро, где беспорядки продолжились, но постпенно сошли на нет.
Еду в вагоне подземки. Вокруг сплошь красивые люди. Никто не кричит. Девушка читает журнал. Тетушка разгадывает кроссворд. До меня вдруг доходит, почему они все мне так нравятся: они без масок.
